Диктатура великого султана: во что превратит Турцию референдум Эрдогана
В ночь на 17 апреля Турция сделала выбор в вечном споре между безопасностью и свободой.
На проходившем в воскресенье референдуме с небольшим отрывом победили безопасность и стремление к стабильности в неспокойном регионе в бурные времена.
Аргументы президента Реджепа Тайипа Эрдогана и его правительства о том, что новая суперцентрализованная президентская система позволит эффективнее бороться с внешними и внутренними врагами, отвечать на региональные вызовы, покончит с десятилетиями общественной нестабильности и периодических военных переворотов, будет способствовать развитию экономики и в целом позволит Турции стать ведущей державой региона, оказались достаточно убедительными для более 21 миллиона турок, или 51,4% тех, кто проголосовал.
По крайней мере, таковы официально объявленные результаты референдума.
Правда, международные наблюдатели уже заявили, что голосование не было свободным и демократичным, избиратели подчас не понимали, за что голосуют, а власть создала условия, при которых невозможно было провести действительно демократический референдум. Тем более, когда речь идет об изменениях, которые должны полностью изменить страну.
Все эти обвинения, однако, высшее руководство страны отвергает как политически мотивированные.
Что изменится для Турции
Напомним, вынесенный на референдум пакет изменений в Конституцию существенно расширяет полномочия президента.
Турция превращается не просто в президентскую республику – глава государства теперь будет иметь практически неограниченные полномочия в управлении страной. От злоупотреблений его теоретически должны удерживать только прописанные процедуры ответственности.
Эрдогана дразнили "султаном Тайипом" едва ли не с первых лет при власти. Что же, шутка превращается в пророчество.
Должность премьер-министра будет попросту ликвидирована. Президент получит прямой контроль над исполнительной властью и будет самостоятельно формировать правительство. Даже законодательная власть в некоторых вопросах не будет его конкурентом: он получит право издавать президентские указы, имеющие силу законов.
А поскольку парламент в Турции все же останется, реформа укрепляет связь между президентом и законодательным органом: президентские и парламентские выборы будут проводиться одновременно, причем президент получит право быть председателем политической партии и участвовать в политическом процессе.
К тому же усиливается влияние президента на высшие судебные и прокурорские органы и уничтожаются остатки былого влияния армии путем ликвидации двух военных судов.
Как отмечается в выводах Венецианской комиссии, предлагаемые изменения выводят Турцию на путь "автократии и единоличного режима". Или, если отойти от юридического языка: Турция превращается в султанат, где формально будут проходить выборы, но никто и не надеется, что они будут свободными.
Революции не будет
Конечно же, результаты референдума не стоит оценивать только через противопоставление "авторитаризм-демократия" или "безопасность-свобода".
Да, принятые на референдуме изменения ведут страну в направлении уменьшения демократичности, к определенной разновидности персоналистского авторитарного режима. Но в последнее время – особенно за последний год, после попытки военного переворота – в стране и без реформы многое изменилось.
Конституционные изменения вступят в силу после выборов в ноябре 2019 года.
В последующие два с лишним года переходного периода сохранится старый порядок, но он также не дает надежды на четкое соблюдение демократических стандартов. 35 тысяч арестованных и более 100 тысяч уволенных, существенное ограничение свободы медиа и обострение конфликта с курдским меньшинством – все это произошло при "старой" системе.
При старой системе состоялся и референдум, который дал немало оснований сомневаться в его честности.
Вопрос даже в самом факте того, что выборы проводятся при условии чрезвычайного положения, когда возможности агитации ограничены, а свобода СМИ – далека от полной. Но наибольшее возмущение тех, кто голосовал против, вызвало решение ЦИК засчитывать те бюллетени, на которых, вопреки закону, не было печати участковых комиссий. По некоторым данным, таких бюллетеней было 2,5 миллиона, вдвое больше, чем разрыв между голосами "за" и "против".
Вкупе с сообщениями и видеозаписями с участков, где люди (в том числе местные чиновники) бросают в урну по несколько бюллетеней, эта цифра действительно тревожит.
Основная оппозиционная партия, Республиканская народная, сначала заявляла о намерении оспаривать результаты референдума и требовать частичного пересчета. Однако предварительные результаты голосования были быстро утверждены как официальные, немногочисленные акции протеста стихли, а лидер республиканцев Кылычдароглу стал больше заострять внимание на том, что более 48% голосов "против" – это уже большая победа демократии.
Итак, революции пока не планируется.
Тем более, что сразу после референдума было в очередной раз продлено чрезвычайное положение.
Разбитый турецкий маятник
Турецкая республика, начиная со своего основания в 1923 году, пережила немало жестких режимов, внутренних конфликтов, изменений конституции и попыток авторитарного правления.
Теоретически можно было бы трактовать нововведения Эрдогана как очередное колебание маятника развития турецкой политической системы в направлении авторитаризма, за которым через некоторое время может последовать очередная волна демократизации. Однако различие заключается в том, что последовательный курс на усиление президентской власти взят не из чистой любви к власти как таковой.
Цель Эрдогана – основать новую, более мощную и стабильную Турцию, а усиление полномочий – это необходимый инструмент на этом пути, а не самоцель.
Разница, таким образом, заключается в ценностях, которые формируют основу политической системы. В течение почти века существования Турецкой Республики основополагающими ценностями, которые в свое время железной рукой ввел Ататюрк (и на защите которых, иногда прибегая к острым методам, последовательно стояла армия), были секуляризм и вестернизация.
Первое предусматривало максимальное изъятие религии из сферы общественной жизни в сферу частного.
Второе – ориентацию на Запад в самом широком смысле, от заимствования культурных практик до внешней политики и интеграционного направления.
Эрдоган уничтожил предохранитель, который удерживал Турцию в старом ценностном измерении.
Окончательная аннигиляция политического влияния армии после подавления неудачного переворота, а также победа на референдуме открывают перед ним путь к фундаментальным изменениям.
Формально "секуляризм" и "вестернизация" не упоминаются в изменениях к Конституции. Однако действия и заявления нынешнего президента Турции дают достаточно оснований опасаться, что Эрдоган откажется от ценностей кемализма и использует расширенные полномочия для того, чтобы усилить исламский компонент турецкой идентичности, а также от мировоззренческой и политической ориентации на Запад, переходя к построению Турции как регионального центра силы на Ближнем Востоке.
Тем не менее, метафора об установлении султаната или триумфе неоосманизма в Турции достаточно условна.
Да, османский период (который во времена расцвета кемализма скорее отвергался) стал для Эрдогана и его сторонников источником вдохновения, исторических аналогий и политических символов, а величие Османской империи в ее лучшие времена – путеводной звездой.
Однако Эрдоган – современный политик, а не исторический реконструктор.
И он достаточно амбициозен для того, чтобы предложить новую систему. "Мы внедряем наиболее важную реформу в истории нашей нации", – объявил Эрдоган в своей победной речи.
Тотальная мобилизация
Как скоро турецкий президент перейдет от установления общих институциональных рамок новой Турции к каким-то предметным реформам, сложно сказать. Учитывая значительное количество голосов "против", наличие многих актуальных конфликтов и общественных разломов, это может занять определенное время.
Голоса различных социальных групп, которые противились предлагаемым изменениям, прозвучали достаточно громко:
даже в условиях чрезвычайного положения и агрессивной агитационной кампании 48,7% проголосовали "против".
Более того, судьба референдума висела на волоске чуть ли не до последнего момента. Поэтому в последние недели перед голосованием и внутри страны, и за рубежом была развернута беспрецедентная кампания по агитации, в которую вложили значительные средства и организационные усилия: основные политические игроки активно ездили с выступлениями по всей стране и даже за рубежом.
Турецкие министры и послы, по выражению колумниста Hurriyet Семиха Идиза, "отказались от дипломатии" и довольно жестко защищали правительственные позиции. Улицы турецких городов были завешаны постерами "Evet" ("Да"), огромными портретами Эрдогана и премьер-министра Йылдырыма, имамы агитировали на проповедях в мечетях, а противники предлагаемых нововведений жаловались на серьезные осложнения агитации и доступа к медиа.
Риторика достигала экстремальных градусов: руководство государства объявляло сторонников голосования "Hayir" ("нет") то пособниками курдских террористов, то гюленовцами (а это в последнее время означает увольнение и заключение).
Эта лобовая атака дала Эрдогану до 7 процентных пунктов в последние недели и обеспечила минимальное преимущество сторонников конституционных изменений. В ночь на понедельник вся страна припала к телевизорам и мониторам, где в прямом эфире считали результаты. Показатель "да", который составлял более 60% при трети посчитанных бюллетеней, неуклонно снижался. Но чуда не произошло, столбик термометра остановился на отметке 51,8%. И теперь ни критическая оценка Совета Европы и ОБСЕ, ни протесты оппозиции не помешают Эрдогану консолидировать свою власть и двигаться дальше.
Программа-минимум выполнена, и теперь стоит задача консолидации разделенной нации.
Что изменится для Европы
В противовес этому существенные изменения во внешнеполитической риторике заметны невооруженным глазом, и они, скорее всего, будут иметь продолжительный характер.
Ведь обострение конфликта подогревался с обеих сторон, пусть даже в различных обстоятельствах.
По ряду причин, среди которых – необходимость сохранить подписанное в прошлом году соглашение о беженцах, Евросоюз сравнительно сдержанно реагировал на турецкую внутриполитическую динамику, хоть и не спешил ни возобновлять переговоры о членстве, ни предоставлять Турции безвизовый режим.
Тем временем антиевропейская риторика Анкары понемногу набирала обороты, достигнув апогея в марте вместе с турецко-нидерландским конфликтом. Именно тогда Эрдоган впервые заявил, что Турция может пересмотреть отношения с ЕС после референдума.
И если Брюссель наблюдал за этими процессами молча, то отдельные государства-члены ЕС не скрывали негативных чувств. Нарастание популизма, антиисламские настроения в обществах и правый крен ряда центристских партий в странах ЕС – все это только усилило разногласия.
Более того, понимание, что сейчас членство Турции в ЕС невозможно в принципе, выбило почву из-под ног у проевропейски настроенных турок.
Скандал с Нидерландами подчеркнул глубину проблемы и желание обеих сторон использовать конфронтацию для достижения электоральных результатов.
Однако прямые обвинения европейцев в "нацизме", категорическое неприятие критики Европейского парламента, Венецианской комиссии и ОБСЕ (с фразами типа "знайте свое место") – все это выходит за рамки предвыборной риторики.
В конце концов, заявление Эрдогана о необходимости восстановления смертной казни в Турции прозвучало уже после победы на референдуме, хотя в Турции прекрасно знают, что это – красная линия, которая может закрыть любые переговоры о членстве.
В Анкаре недаром подчеркивают разрыв в ценностях с Европой. Похоже, Турция хочет развивать отношения с ЕС "по-новому" – на равных и на сугубо прагматичной основе.
Но хватит ли у Эрдогана аргументов в этом споре? Ответ вовсе не очевиден.
Авторы:
Надежда Коваль,
эксперт "Украинского института будущего",
эксперт Совета внешней политики "Украинская призма";
Сергей Сидоренко,
редактор "Европейской правды"