"На этой должности я готова год поэкономить" – новая заместитель министра энергетики

Наталия Бойко, назначенная на прошлой неделе на должность заместителя министра энергетики по вопросам европейской интеграции, быстро стала звездой социальных сетей.

27-летнюю львовянку, дочь декана юрфака ЛНУ (а с недавних пор – члена Высшего совета правосудия) обсуждали также в связи с ее имущественной декларацией, в которой есть квартира в элитном львовском доме, новенькая Toyota и немалые сбережения.

Кто-то проводил аналогию между Наталией и скандально известной заместительницей Авакова Анастасией Деевой; другие возражали, что у заместительницы Насалика все же есть опыт работы по профилю в Украине и за рубежом. Кто-то говорил о непрозрачном и неоптимальном назначении молодой девушки на такую высокую должность; другие обвиняли общество в сексизме.

В любом случае, назначение стало резонансным. "Европейская правда" встретилась с новой заместительницей министра, чтобы задать ей вопросы – и личные, и профессиональные.

В интервью – о назначении, приоритетах, схемах Клюева, а также о той самой  квартире и машине. Не исключено, что ответы Наталии Бойко снова вызовут неоднозначную facebook-реакцию, поэтому мы оставляем их без редакционных комментариев – на усмотрение читателя.

"Они знают, кто я такая, знают мой стиль работы"

– Вас назначили заместителем министра по евроинтеграции. Конкурс был?

– Это политическая должность, для нее конкурс не предусмотрен.

– Еще в 2014 году было задекларировано, что заместители по вопросам евроинтеграции проходят через конкурс, пусть и рекомендательный. И Минэнерго еще тогда сопротивлялось этому порядку.

– Но позже, когда началась реформа госслужбы, внесли изменения в законодательство. Эта должность утверждается без конкурса.

Конкретно со мной это происходило так: министр (Игорь Насалик) предложил эту должность. Мы обсудили профессиональные взгляды, мою возможную добавленную стоимость для команды. После этого было согласование у профильных вице-премьеров (Иванны Климпуш-Цинцадзе и Владимира Кистиона), спецпроверка, несколько интервью и, в конце концов, мою кандидатуру утвердило правительство. На весь процесс ушло два месяца.

– Вы были знакомы с Насаликом?

– Не просто знакомы – мы работали вместе, поскольку я была проектным менеджером в Нацсовете реформ и вела энергетику, и поэтому постоянно взаимодействовала с профильным министром – сейчас с Насаликом, перед тем – с Демчишиним (бывший глава Минэнерго Владимир Демчишин. – ЕП). Но до работы в Нацсовете мы не знали друг друга.

– А как вы оказались в сфере энергетики?

– Эта тема в моей жизни появилась очень давно, в студенческие годы. В одном из конкурсов я получила право на стажировку в Зальцбурге, где попала на кафедру экологического и энергетического права. Это произошло случайно – просто там профессор говорил по-русски и почему-то решил, что он сможет попрактиковаться со студенткой из Украины. Хотя я не знаю, кто из нас двоих на тот момент лучше говорил по-русски. Сейчас я уже говорю свободно, но тогда для меня, львовянки, это было сложнее, чем говорить по-немецки.

У нас на то время не было даже термина "энергетическое право", а в Австрии уже были серьезные кейсы. В частности, с французскими инвесторами, которые думали построить в Австрии атомную электростанцию. Им продали землю, но потом на уровне государства установили запрет на строительство АЭС. Этот кейс меня действительно захватил – я поняла, насколько интересно энергетическое право, что оно насквозь пронизывает все сферы экономики.

Я вернулась во Львов с мыслью, что хочу писать магистерскую работу именно по энергетическому праву. Но на юрфаке мне ответили: слушай, есть гражданское право, уголовное, хозяйственное. Энергетического – извини, нет. Наконец, меня согласился взять преподаватель даже не моего факультета, а факультета международных отношений, который преподавал у меня европейское право.

В 2011 году я поехала учиться в Берлин по программе Erasmus и там максимально нацелилась на энергетику. Как понимаете, в Германии существование энергетического права ни у кого не вызывало сомнений. Дальше это стало профилем моей работы. Меня пригласили во Франкфурт, в компанию ERM. Но ключевым проектом, который изменил мою жизнь, стало сотрудничество с Shell, которой ERM давал консультации по подготовке к добыче (сланцевого газа) на Юзовской площади. Я прибыла в Киев по этому контракту в ноябре 2013 года, это был третий день революции, и с тех пор все изменилось.

В апреле, когда Shell свернул проект, я вернулась в ЕС, но стала активно искать работу в Украине. Скажу откровенно, сначала я даже не думала, что буду работать в госсекторе, но в конце концов меня пригласили в Нацсовет реформ.

– Извините, я спрошу довольно грубо. Вы знаете, какой имидж ваше назначение получило в интернете: "Девочка в 27 лет пошла в замминистры". В министерстве вопрос возраста не мешает?

– Большинство коллег – директоров департаментов уже работали со мной в рамках Нацсовета реформ. Они знают, кто я такая, знают мой стиль работы и потенциал.

Мы вместе отрабатывали законопроекты, которые заходили в администрацию президента – о рынке газа, НКРЭКУ, рынке электроэнергии. Сначала я занималась ими как консультант, впоследствии – как проектный менеджер. У нас было очень активное сотрудничество с каждым департаментом.

– Какими будут ваши обязанности и сфера ответственности?

– Официально я получу приказ о своем назначении 1 марта, и предварительно мы согласовали с министром, что я буду отвечать за международный департамент, а также курировать подготовку обновленной энергетической стратегии Украины, включая согласования в министерстве, обсуждение с экспертами, другими внешними участниками.

Еще один блок, который лично мне приносит немало удовольствия – работа с инвесторами. Я верю, что сейчас есть окно возможностей для инвестиций в сферу энергетики. Возможно, речь идет не о топ-5 мировых компаний, но для компаний второго десятка Украина действительно привлекательна.

– То, что касается энергетики и ЕС – все относится к вашей ответственности?

– Не все. Многие вопросы европейской интеграции – глубоко секторальные. Коммуникация с ЕС или с Энергетическим сообществом – моя задача. Но если речь идет о технической имплементации задач по рынку электроэнергии, то это вряд ли кто-то сделает лучше, чем профильный департамент.

– Сейчас чаще всего звучит одно название, связанное с энергетикой и ЕС. Это название – "Роттердам+".

– Здесь мне очень повезло, я никогда не занималась углем и не буду им заниматься в этой должности.

– А почему повезло?

– В Украине это – очень социальная тема, а я люблю в энергетике сухую экономику и, возможно, политику. Я пришла из бизнеса и мне сложно работать с социальным фактором. У меня есть естественное стремление двигаться в направлении европейских энергетических норм. Парижское соглашение (предусматривающее сокращение выбросов парниковых газов. – ЕП), потенциальный четвертый энергопакет – вот то, что мне интересно.

"Стратегия будет до 2035 года, мы ставим более амбициозную цель"

– Давайте поставим "маяки": какие задачи и за какой период вы планируете выполнить?

– Главный приоритет – энергетическая стратегия. Я ставлю задачу сжать ее в объеме и учесть экспертные замечания.

Уже 1 марта мы проведем первое экспертное обсуждение по генерации, которая является ключевым блоком. Дальше – еще пять таких встреч. Посмотрим, насколько успешно это пойдет – для нас важно учесть позицию экспертов, бизнеса и депутатов, но мы не можем заставить их приходить сюда и тратить свое рабочее время на общение с министерством.

До конца марта получим обновленный драфт. Далее – консультации с ЕС, возможно – рассмотрение в Нацсовете реформ. Есть мысли о том, что стратегию стоит выносить на уровень закона, но политической уверенности в этом нет

В любом случае, до конца весны у нас будет этот документ. Премьер даже ставит задачу завершить работу до конца апреля.

– Это будет стратегия до 2030 года, на смену существующей?

– До 2035 года, мы ставим более амбициозную цель. Конечно же, на первый период стратегия будет подробно прописана, дальше – в более общем ключе. На 2035 год будут поставлены стратегические цели, но не будет конкретных расчетов. К примеру, никто не может сказать, какой будет энергоемкость ВВП Украины в 2035 году.

– Каковы приоритеты в отношениях с ЕС?

– Основной приоритет – энергетическая безопасность. Пусть даже это звучит довольно обще, но это – главное. Все наши отношения с Брюсселем и Энергетическим сообществом так или иначе крутятся вокруг этого. Все маленькие ступеньки направлены на то, чтобы гарантировать нам энергетическую безопасность.

Если речь идет о конкретных политических направлениях, то здесь, конечно же, есть вопросы газопроводов Nord Steam-2 и OPAL. В электроэнергетике приоритет – объединение энергосистем Украины и ЕС, а также продажа электроэнергии в ЕС.

Также по каждому направлению есть амбициозные секторальные проекты, такие как энергомост, газовый хаб и так далее.

"Время идет, но мы не видим действий России"

– Вы видите перспективы того, что Украина остановит решение ЕК о разрешении "Газпрому" использовать OPAL?

– Мы работаем над этим вопросом – и Минэнерго, и МИД, и "Нафтогаз". Есть понимание, как действовать в юридической плоскости. Нам повезло, что в этом споре у нас есть союзник – Польша. Сейчас в Суде ЕС есть две жалобы польской стороны к Европейской комиссии и Германии – одна подана от имени правительства Польши, другая – от государственной нефтегазовой компании PGNiG.

Сейчас нужно, чтобы Украина присоединилась к правительственному иску Польши, а НАК – к иску PGNiG. Сроки довольно сжатые – насколько я понимаю, до 20 марта "Нафтогаз" должен присоединиться к процессу.

Идти этим путем вместе с Польшей – лучше, чем в одиночку, мы благодарны им за политическую поддержку.

Хотя ситуация достаточно очевидная. Разрешение ЕС на использование "Газпромом" 80% OPAL – это чрезвычайно неконкурентная позиция, это политическая позиция. Это решение противоречит принципам Соглашения об ассоциации и Договора об учреждении энергетического сообщества, идея которого – в диверсификации и обеспечении безопасности поставок в рамках единого регуляторного поля.

– Какова позиция Украины в отношении Nord Steam-2?

– Признаюсь, я не настолько глубоко вникла в этот процесс. Но отмечу: время идет, но мы не видим действий России. Не политических заявлений, а чего-то большего, экономических, технических шагов.

В нашу пользу играет то, что Украина действительно является надежным транзитером. Мы должны убедить европейцев, что это рациональный шаг – использовать именно нашу газотранспортную систему.

Идеальным решением был бы перенос точки передачи газа с западных границ Украины на восточные, чтобы Европа сама у нас заказывала услуги транспортировки. Это сняло бы все вопросы.

– Когда этот вопрос может быть поднят?

– Сейчас все упирается в решение Стокгольмского арбитража (по контрактам с "Газпромом" о поставках и транзите газа. – ЕП). Каким будет решение – перезаключать контракты или нет – от этого зависит слишком многое.

– Что у нас вообще происходит с "Укртрансгазом"? Такое впечатление, что создание "Магистральных газопроводов Украины" (МГУ) просто подвисло.

– Внешне может показаться, что процесс "завис", но он продолжается. Мы должны многое сделать – должна быть создана система корпоративного управления, компания должна наполняться имуществом. Нужно разработать два законопроекта, один из них должен регулировать отношения концессии.

До сих пор нет ясности по поводу важных моментов. К примеру, как необходимо заводить имущество – у нас будет хозяйственное ведение или концессия? И здесь недостаточно просто выбрать один из вариантов – решение должно быть согласовано с Энергетическим сообществом, оно должно соответствовать действующему законодательству, а при необходимости – это законодательство нужно изменить. Это сложный процесс, здесь не идет речь об одном месяце.

Ну и не буду скрывать, многое зависит от Стокгольмского арбитража. Мы не будем делать какие-то серьезные движения до вынесения решения, чтобы не навредить украинской позиции.

"Выбираем между грузинским путем и двумя другими"

– Давайте поговорим о Бурштынском энергоострове. Мы сейчас экспортируем электроэнергию с него в ЕС?

– Около 650 МВт.

– И в то же время объявляем чрезвычайное положение в энергетике и даже предупреждаем о возможности веерных отключений.

– Как уже поясняло министерство, чрезвычайное положение было введено как инструмент, который позволит обеспечить лучшее управление данной ситуацией и лучший контроль над энергосистемой.

– Но удивляет ситуация, что у нас часть энергосистемы работает на Запад, часть – на Восток, и мы не можем перебросить лишние мощности туда, где есть дефицит. Не должны ли мы наконец объединить свою энергосистему?

– Обязательно должны! И мы точно будем интегрировать Украину с европейской энергосистемой. Это очень длительный процесс, который может быть осуществлен несколькими путями.

Есть три общепризнанных подхода. Первый – объединение сетей в рамках ENTSO-E. Это длительный процесс. Второй – использование так называемых "вставок", которые объединяют две энергосистемы через постоянный ток; таким путем пошла Грузия. Третий – так называемый энергомост "Украина-ЕС".

Что же касается Бурштынского острова – это хорошо, что мы продаем электроэнергию в ЕС, и отказываться от этого нет смысла. Не стоит забывать, что сейчас у нас была нетипичная ситуация. А в типичной ситуации у нас прекрасно работает энергосистема и нет дефицита электроэнергии. В этой ситуации делать нашу энергосистему ориентированной только на внутреннее потребление – неправильно.

У нас большой экспортный потенциал, зачем от него отказываться?

– Полная интеграция Украины в европейскую энергосистему – насколько это длительная перспектива?

– Довольно длительная. Но работа идет, лидирующую роль в этом, помимо министерства, взяло на себя "Укрэнерго". Они согласовывают с Брюсселем план, что именно технически нужно сделать.

Оптимисты говорят, что при достаточных инвестициях это можно сделать за 2-3 года, другие – что речь идет о 10 годах или даже больше. Я сама на оценки не решусь, все-таки я не технический специалист, а юрист. Но ясно, что это будет зависеть от выбранного пути: либо мы постепенно расширяем Бурштынский остров, либо создаем мост Жешув–Хмельницкий с его последующим расширением, либо используем "вставки", либо интегрируем всю энергосистему сразу.

Итак, сначала нам нужно выбрать путь, или даже одновременно несколько путей, если у нас будут внешние инвесторы на этот проект. Нужно быть готовым к тому, что о короткой перспективе речь не идет. Но меня вдохновляет позиция "Укрэнерго" – они проявляют инициативу, активно общаются с ENTSO-E.

К  слову, об "Укрэнерго". У нас по этому направлению вообще "перемога". Мы инициировали и уже начали реформу корпоративного управления этой компании. Мы собрали всех доноров – ЕБРР, Всемирный банк, представительство ЕС – и объявили, что министерство всячески поддерживает эту реформу, создание независимого наблюдательного совета и минимизацию политического и любого внешнего влияния на управления компанией.

Фактически, уже есть план внедрения корпоративного управления. В "Укрэнерго" ожидают, что уже до конца лета появится наблюдательный совет. Не уверена, получится ли так быстро, но есть настрой и есть договоренность о вовлеченности ЕБРР.

Для полной корпоратизации еще придется провести некоторые изменения в законодательство, это длительный процесс, но мы начинаем уже сейчас с внедрения элементов корпоративного управления, и я действительно рада, что инициаторами здесь выступили Минэнерго и "Укрэнерго" – по собственной воле, не дожидаясь, когда нас заставят это делать.

"Эпоха Клюева осталась в прошлом"

– Последние 10 лет фраза "зеленая энергетика" была синонимом фразы "группа Клюева". Что изменилось сейчас?

– Период "клюевского тарифа" закончился, это уже в прошлом. В конце 2016 года ВР приняла так называемую "антиклюевскую поправку", по которой крупные солнечные станции мощностью более 10 МВт, построенные до июня 2015 года, были лишены дополнительных преференций. Не все восприняли это положительно, было некоторое негодование со стороны китайских инвесторов, которые выкупили эти станции, но мы поставили точку, выровняв несправедливость, возникшую при Клюеве.

В то же время сам зеленый тариф остался, в том числе для новых станций, и ограничения по их мощности нет.

Лично я вижу долю зеленой генерации значительно большей, чем сейчас. Надеюсь, мы найдем инвестиции, которые позволят увеличить долю зеленого тарифа в соответствии с нашими международными обязательствами и говорить о 21% зеленой генерации или даже больше. Это означает, что нам нужно будет запустить до 5 ГВт мощностей, что, по приблизительным оценкам, можно приравнять к 16 млрд долларов инвестиций.

– А сейчас какая доля зеленой – 2%?

– Здесь вечный вопрос – считать ли ГЭС и ГАЭС зеленой энергетикой. Если без гидроэнергетики – где-то так.

И здесь есть два диаметральных подхода. Технические специалисты говорят о потребности в гидроэнергетике, общественность считает, что ГЭС – это беда, а ГАЭС – вообще катастрофа, и что их влияние на экологию не позволяет считать ГЭС зеленой энергетикой. В ЕС идут именно таким путем и отталкиваются от воздействия на окружающую среду.

– Даже с учетом ГЭС мы очень далеки от 21% зеленой генерации.

– Во-первых, у нас есть солнце; во-вторых, зарождаются и потихоньку развиваются ветропарки.

А в-третьих, не нужно отбрасывать биоэнергетику, это очень динамичный сектор. Есть даже отдельные эксперты, которые считают, что биомасса спасет Украину, хотя я бы не была столь категоричной.

– То есть мы сожжем львовский мусор и станем энергетически независимыми?

– Здесь еще есть вопрос, как именно его сжигать и дадут ли за это зеленый тариф. Мне же нравятся небольшие локальные проекты, которые позволяют агрохолдингам делать замкнутый цикл. С большими проектами все технически сложнее и дороже.

А что касается общих перспектив зеленой энергетики, то Украину, конечно, немного подкосила война, но наш потенциал – очень большой. Технологии сейчас постоянно удешевляются, и поставить панели на крыше частного дома, получив 30 кВт, довольно просто.

– Какой вы видите структуру этого 21% зеленой генерации в Украине?

– Можно искать амбициозные варианты, такие как Chornobyl Solar, но я думаю, что к этому показателю мы будем двигаться с разных сторон. У нас остается зеленый тариф, поэтому новые проекты будут чувствовать себя комфортно. Средства для таких инвестиций есть – к примеру, ЕБРР инвестирует в шахты, но вполне может инвестировать в ветропарки.

Сейчас у нас треть зеленого тарифа – это биоэнергетика, и сторонники этой технологии утверждают, что смогут сохранить эту долю, даже если мы достигнем 21% зеленой генерации.

Также лично я выступала бы за развитие малых ГЭС, но это направление под вопросом из-за протестов экологов.

"Инвесторы на шельфе помогут в возвращении Крыма"

– Вы упомянули, что одним из направлений работы будет привлечение инвесторов. Где мы рассчитываем на инвестиции?

– Ответ "везде" подойдет? (смеется) Нам действительно очень нужны инвестиции, во всех секторах.

Сегодня мы встречались с одним инвестором, с которым обсуждали возможность подписания соглашения по разделу продукции (СРП) по разведке и добыче газа. Для меня очень позитивным сигналом является то, что такие контакты есть. Вообще я считаю механизм СРП очень позитивным: государство может предоставить инвестору такие гарантии, которых бы он не получил в других условиях.

– Речь опять идет о сланце?

– Не обязательно. СРП подходит для любого типа добычи. Я бы хотела, чтобы инвесторы зашли на шельф, хотя бы на той территории, которую мы контролируем. Это было бы очень полезно не только для добычи газа, но и для дальнейшего процесса возвращения Крыма.

Мы также должны инвестировать в уже разведанные месторождения, чтобы достичь амбициозной цели – полностью обеспечивать себя газом.

– Снова ждем Shell?

– Не обязательно речь должна идти о крупнейших игроках. Это могут быть компании второго эшелона.

– Когда к нам заходит кто-то "второго эшелона", то часто оказывается, что за ним стоит кто-то из украинских политиков...

– А я приведу пример газодобычи в Штатах. Там не все добывающие компании крупные. Не всё добывают Exxon, Chevron или Shell. И я не думаю, что какая-то из этих компаний способна так легко вернуться в Украину.

Они только завершили вывод своих активов и они не столь поворотливы, чтобы развернуть такое решение. Когда крупная компания принимает какое-то решение, она должна оценить его влияние на всю махину. Именно поэтому их решения всегда глобальные. Да, с лидерами рынка также нужно оставаться на связи, подавать им сигналы, но я не верю, что они могут прийти и забурить уже в следующем году.

А вот небольшие компании значительно более готовы к риску, к быстрой мобилизации.

– Возможен ли приход инвесторов на Юзовскую и Олесскую площади, несмотря на выводы Shell и Chevron?

– Было бы некорректно с моей стороны ставить под сомнение их выводы. Но скажу так: я верю, что есть другие компании, которые найдут интересные для себя и экономически выгодные проекты в этих регионах.

И мы ждем инвестора не только в добыче. Возможны инвестиции на уровне облэнерго и других компаний в случае продажи государственных долей. Я действительно верю в приход инвестиций в зеленую энергетику.

"Я называю ее Falcon – как ракету SpaceX"

– В завершение не могу не показать распечатку вашей декларации. 2012 год – приобретение права на квартиру во Львове, 139 кв. м. Вам тогда было 22 года. Что это за квартира?

– Я рада, что меня наконец-то кто-то об этом спросил, потому что уже устала читать комментарии по этому поводу. Хотя об этой квартире во львовских СМИ в свое время достаточно рассказывал мой папа, который сейчас, неожиданно для себя, тоже приобрел популярность.

У нас был небольшой земельный участок с садом, приватизированный, недалеко от нашего дома на улице Нежинской. Там начали строить большой многоквартирный дом, и к нему необходимо было провести дорогу через наш участок. Мы со строительной компанией тогда заключили довольно выгодный договор: мы отступили им почти весь сад, вместо этого они за символические деньги продали нам квартиру. Поскольку дом был элитный, то площадь самой маленькой квартиры в нем составляла 139 кв. м, следующая – 260 кв. м. Таким образом, у нас был единственный вариант квартиры, о которой можно было говорить в рамках этого обмена. И обошлась она нашей семье значительно дешевле ее номинальной стоимости.

Поскольку родители очень хотели, чтобы я осталась во Львове, то в 2012 году они подарили мне эту квартиру.

Нет никакого секрета в том, где расположена эта квартира. Я одно время сдавала ее в аренду, платя все налоги. Точнее, не я, потому что этим занимается моя мама. Сейчас арендаторов нет – там после предыдущих жильцов остался неплохой ремонт, и не хочется, чтобы его кто-то убивал. Родители как раз подыскивают новых квартирантов, но из-за проблем со здоровьем моей мамы это происходит не так быстро.

– Другая квартира, в которой вы живете в Киеве, принадлежит гражданину Андрею Оленюку. Я правильно понимаю, что это тот самый гражданин, который подарил указанное в декларации кольцо, и что вас можно поздравить?

– Да, спасибо. (смеется) У нас был специфический период отношений длиной в четыре года и несколько стран. Когда я решила возвращаться в Украину, Андрей жил в Лондоне, и я тогда начала пользоваться его квартирой. Сейчас я живу в другом месте, но, возможно, до конца 2017 года вновь перееду к нему.

– А как насчет машины 2016 года выпуска?

– Тут еще проще. Я заработала в прошлом году 950 тысяч гривен по контракту с ЕБРР на двух позициях в Нацсовете реформ, которые я занимала. То, как эти средства заработаны, может подтвердить любой, кто видел, как я работала. Я их заработала, работая 24/7, уплатила с них налоги, поэтому всем недоброжелателям желаю больше работать.

На самом деле вопрос о покупке автомобиля стоял сразу после того, как я вернулась в Украину. Во времена студенчества у меня была машина, в Германии я немного пользовалась служебным авто, а тут его не хватало. И я долгое время не могла решиться на этот шаг и признаюсь, почему: я не чувствовала себя экономически защищенной. Но поскольку в прошлом году я хотя и не выровняла свой доход до уровня, который был в Германии, но по крайней мере достигла комфортного уровня, то я решила купить авто.

Честно говоря, я предполагала, что машина привлечет повышенное внимание, даже думала брать что-то дешевле, но мне ужасно понравился футуристический дизайн этой "тойоты". Поэтому я взяла ее и не жалею, несмотря на все внимание. Она мне нравится, я называю ее Falcon – как ракету SpaceX. Это, если хотите, элемент моей мечты о космосе и будущем человечества. В конце концов, я на нее заработала.

– Все же госслужба – это не ЕБРР, теперь у вас не будет подобных доходов.

– Однозначно зарплата будет меньше, и это для меня было одной из серьезных дилемм, когда я соглашалась на должность заместителя министра. Но есть два фактора. Во-первых, у меня есть неплохие сбережения, а общественная роль и вызов, которые дает эта должность, стоят того, чтобы немного себя ограничить на определенный период. Во-вторых, расходы у меня не такие и большие. Вы видите мою одежду, я также не трачу много на продукты, на жилье в Киеве не трачу.

Вероятно, мы сейчас найдем нового арендатора на львовскую квартиру, и это немного поможет. И параллельно с этим я готова использовать часть своих сбережений, потому что у меня есть мотивация. Я хочу жить в Украине, это моя страна, я наконец чувствую себя здесь комфортно, я хочу быть полезной. И если ради этого нужно год или чуть больше обойтись без существенных расходов – не проблема.

Будем откровенными, должность заместителя министра – политическая, поэтому у меня нет иллюзий, что я буду на этой должности, скажем, три года. В политических реалиях Украины это просто нереально. Но нынешнее окно возможностей стоит использовать.

Интервью взял Сергей Сидоренко,

редактор "Европейской правды"